25 мая поэту и кармиэльцу Игорю Иртеньеву исполнилось 75!
Тоже кармиэлец, писатель, драматург, Анатолий Головков, чьи рассказы мы очень любим публиковать, а еще больше – читать, уже много лет дружит с поэтом Иртеньевым, и не перестает восхищаться его талантом. В день юбилея Анатолий опубликовал на своей странице в Фейсбуке пост-воспоминание, ставший своеобразным поздравлением. А мы – присоединяемся! Желаем Игорю Моисеевичу здоровья, творческих сил и вдохновения, и приглашаем всех на особый юбилейный вечер, который пройдет в клубном ресторане «Карин», а проведет его… Виктор Шендерович!
Анатолий Головков:
Кажется, мы еще пилим по Тверской после случайной встречи, он – в свою редакцию, я – в свою, и времена почти вегетарианские, и кепчонка набекрень.
Такое ощущение, что вот компании наши, моя и его, самые прекрасные, и если большой сбор, — они вместе, уже знаменитые и еще не очень, — ух, сколько народу умного, ироничного, с блестящими глазами. Смерти ни одной; вон они на кухне, со стаканами. Их картины дают надежду. Их книжки пробивают косность и жлобство.
А сегодня нас вынуждают всего этого стесняться? Нашего Арбата, нашей Сретенки, наших кособоких дач и могил на Ваганьково?
Игорь, со своей полуусмешкой, часто напоминал мне пацана на трамвайной площадке, что ездит без билета. Ну, скажем, по Бульварному кольцу.
А зачем поэту билет?
Иртеньев шутил, читал, мы ржали и восхищались, до чего точно. И плевать, что хмурятся в кабинетах: снова этот Иртеньев!
Игорь из телевизионного «Правдоруба» вырос за эти годы в крупного поэта, его читают тысячи, поклонников куча.
И многим кажется, — как это легко и славно: взять стило и написать «под Иртеньева». Или даже, если получится, — лучше Иртеньева написать, вот так вот!
Но язык у него особый, имитировать его трудно. Еще и потому что это чистый язык и тщательное стихосложение.
Ну, пусть ребята пробуют.
В мире, по понятным причинам, Россия не в моде.
А нам-то, лохматым, что делать, если мы в ней родились? Не мы развязали эту бойню в Украине. Сжать зубы, терпеть, и не молчать, говорить, писать. Пытаться показать, что наш мир вовсе не такой, как у поклонников идеологии Z.
У Игоря Иртеньева Россия своя.
То есть, — какая была всегда: с ее Москвой, дворами и подворотнями, песенками и картинками.
И в книжках она у него такая, что смешно, и больно, и не заменишь ничем.
Там он не в смокинге, а в свитере, еще не в Израиле, не в Кармиэле… Не удостоенный орденов и прижизненных памятников — идет себе вдоль забора, насвистывает песенку. Сидит в пивной, едет в электричке — слушает странную воробьиную жизнь.
Дай Бог тебе здоровья и удачи, дорогой! Мазаль тов!
На Павелецкой-радиальной Средь ионических колонн Стоял мужчина идеальный И пил тройной одеколон. Он был заниженного роста, С лицом, похожим на кремень. Одет решительно и просто — Трусы, Галоши И ремень. В нем все значение имело, Допрежь неведомое мне, А где-то музыка гремела И дети падали во сне. А он стоял Мужского рода В своем единственном числе, И непредвзятая свобода Горела на его челе.
